**А помнишь…**
Люба проснулась ни свет ни заря. Рядом сладко посапывал муж, ведь суббота — можно отсыпаться. Она полежала, надеясь, что сон снова накроет. Увы — привычка вставать с петухами, выработанная за долгие годы, не давала расслабиться. На пенсии она всего год, да и супруга каждый день провожала на работу, завтрак готовила — отсыпаться не привыкла.
День промелькнул незаметно, как всегда, в бесконечных хлопотах. Дел по дому — не переделать, как говорится. Вот и Степан вернулся с работы. Устала Люба сильнее, чем в былые трудовые будни. А он всё вздыхает: «Вот бы мне так отдыхать, дома сидеть!» До его пенсии ещё два года.
«Нечего киснуть!» — решила Люба и поднялась. Степан даже не шелохнулся, только сладко чмокнул губами и отвернулся к стенке. Когда на кухне уже стояла тарелка с румяными оладьями, на пороге появился Степан, носом ловя аппетитный аромат.
— Умывайся да садись за стол, пока горячие, — сказала Люба, окидывая мужа насмешливым взглядом. В трусах и потёртой майке — красота!
— Ага, — буркнул он и поплёлся в ванную.
Пока он брился, Люба заправила кровать. «Барин на месте, а я — служанка. У него выходной, а я у плиты вкалываю. На пенсии, выходит, выходных не бывает», — ворчала она про себя.
Когда вернулась на кухню, Степан уже уплетал оладьи за обе щёки.
— Да не давись, никто у тебя не отберёт, — упрекнула Люба беззлобно.
— Да у тебя они самые вкусные в мире! — пробормотал Степан с полным ртом.
— У кого это ты ещё пробовал? Признавайся! — тут же насторожилась Люба.
— Да ни у кого, просто похвалил… — запнулся Степан, смущённо отхлебнул чай, чуть не поперхнувшись.
Люба сидела напротив и наблюдала, как он ест. Тридцать один год вместе, дочь вырастили, у неё уже своя семья, внук есть. А культурно есть он так и не научился — деревенские привычки никуда не делись. Люба сжала губы, чтобы не съязвить.
Степан отправил в рот очередную оладью, громко хлопнул чашкой.
— Стёп, погода отличная, может, на дачу махнём? — предложила Люба.
— Зачем? — прожевал он.
— Дом закрыть на зиму, воздухом подышать, банку огурцов привезти. А то дожди зарядили…
— Да мы же неделю назад там были. Дом закрыли. Аграфена Петровна присмотрит, если что.
— В лес сходим, грибов наберём. Пожарим с картошкой. Ну поехали, а? — Люба с надеждой посмотрела на мужа.
— Хочешь — езжай одна. Ты на пенсии, тебе делать нечего, а я-то работаю, устаю. Неужели нельзя в выходной отлежаться? Вечно ты меня куда-то тащишь! — Степан швырнул чашку на стол, вытер рот ладонью и вышел, даже не взглянув на жену.
Люба проводила его взглядом и покачала головой.
«Ага, аппетит я ему испортила. Половину оладушек слопал — и даже спасибо не сказал!» Она с грохотом помыла посуду, демонстративно хлопнула шкафчиком. «Вот так. Пусть знает — я обиделась. Это он мне настроение испортил! Я могла бы спать, как сурок, но нет, поднялась, оладьи напекла».
В комнате Степан разлёгся перед телевизором. Люба громко вздохнула.
— И так весь день валяться будешь?
— М-м-м… — промычал он в ответ.
«Не раба я ему!» — мысленно возмущалась Люба, собираясь на дачу. — «Уеду, и пусть тут один сидит. Достал! Валяйся на диване, как мешок с картошкой…»
Она прихватила с собой еды, бросила на прощание:
— Я на дачу. Вернусь завтра.
— Угу, — буркнул муж, не отрываясь от экрана.
Люба вышла. Погода стояла тёплая, вечерами, правда, уже свежо — сентябрь, не лето. Но на даче курток хватает — не замёрзнет.
«Еда в холодильнике есть. Сам себе разогреет, с голоду не помрёт», — успокаивала она себя по дороге на вокзал.
В автобусе было просторно. Дачники спешили успеть до отмены раннего рейса — с октября ходить будут реже.
За окном мелькал город, уставший от лета. Люба представила, как хорошо будет на даче: чайник на плите, утро в лесу с корзинкой…
Дача осталась от деда. Отец её обновил, баню поставил — и через полгода умер. Мама ненадолго пережила его. Теперь дача — их с Степаном. В голодные годы она их кормила. Дочь, правда, на дачу не затащишь, хотя соленья её любит.
Автобус свернул в дачный посёлок. По дороге к дому Люба перекинулась парой слов с соседями.
Дом пахнул затхлостью. Весной, после зимы, будет хуже — сыростью и пылью. Люба переоделась, набрала воды из колодца, поставила чайник.
— Одна приехала? — окликнула её через забор Аграфена Петровна.
Старушке под восемьдесят, живёт на даче круглый год. Муж умер рано, сын уехал, звал её к себе, но она отказалась. Внук приехал учиться, да и остался, женился. Аграфена Петровна отдала им квартиру, а сама перебралась на дачу — «чтобы не мешать».
— Заходите, чайку попьём! — позвала Люба.
— Зайду, коли зовёшь, — обрадовалась старушка.
Аграфена Петровна не любила болтать, зато обожала слушать и пить чай с конфетами. Люба всегда привозила ей гостинцы. Вот только сегодня забыла.
За чаем Люба неожиданно выложила все обиды на Степана:
— Раньше помогал: пылесосил, полы мыл. В магазин вместе ходили. А теперь — диван да телевизор. Пузо отросло, а толку никакого!
Аграфена Петровна молча кивнула, тянулась за конфетой.
— А лавка с продуктами ещё приезжает? — спросила Люба.
— Завтра будет. Ты надолго тут?
— А почему бы и нет? В городе шумно, а тут — тишина. Пусть Степан один поживёт, авось поймёт, что я не прислуга.
— А как звать-то тебя, Аграфена ПетровИ так они сидели на крылечке, пили чай с вареньем, а впереди их ждало ещё много таких же тёплых дней, полных простого счастья.