Я живу со своей старенькой мамой и каждый вечер спрашиваю у зеркала: да что же это за жизнь такая?
Живу, как получается, и радуюсь, когда чужим хорошо.
Как не развалиться на части, когда вся твоя жизнь — это две комнаты в хрущёвке на краю Нижнего Новгорода? Героиня этой истории — Алевтина Петровна, одинокая учительница на пенсии из тихого городка под Самарой. Каждый день она бьётся с тоской, но не даёт ей затопить последние огоньки в душе. Это не просто рассказ — это крик сердца о том, как оставаться человеком, когда кругом лишь пустота да старые обои.
Жизнь пошла не по моему сценарию. Оборачиваюсь назад — и годы будто сквозь пальцы песок. На той неделе мне стукнуло 55, но вместо радости — ком в горле. День рождения — время считать потери, а у меня их целый воз. Ни мужа, ни детей, ни даже кошки. Только мама да я, как два сухарика в пустом блюдце. Ютимся в двушке на пятом этаже без лифта, держимся друг за друга, будто за последний билет на поезд, который всё никак не придёт.
Маме — 80 с хвостиком. Она ещё бодрится: сама ходит в магазин за хлебом, хоть ноги и ноют, как старые половицы. Но я-то знаю — время работает против нас. Мысли о том, что её однажды не станет, обжигают, будто кипяток из забытого на плите чайника. Кто я без неё? Она мой последний собеседник, мой ежевечерний чай, мои кривые, но родные полки с консервами.
Иногда вспомню молодость — и слеза прокатывается по щеке, как последний трамвай по ночному городу. Были и мечты, и планы… Но жизнь их размазала, как варенье по старой скатерти. Муж сбежал ещё при Горбачёве, дети не случились. Подруги давно растворились в своих внуках и дачах. Остались только мы с мамой. Но я не позволяю себе ныть — я живу ради её смеха, когда она вспоминает, как мы в девяностые картошку на балконе хранили. И знаете, если приглядеться — не так уж всё и страшно.
Крыша над головой есть, пенсия худо-бедно капает. Многие и этого лишены. По вечерам мама учит меня вышивать крестиком — руки у неё дрожат, но узоры всё ещё ровные. Смотрим «Иронию судьбы» в сотый раз, пьём чай с баранками и хихикаем над Жени Лукашина. Это наш маленький мирок, где всё предсказуемо и спокойно. По воскресеньям иногда забегает тётя Шура с третьего этажа — рассказывает, чья дочь в Питер уехала, кто новую машину купил. Я люблю эти сплетни — они как глоток газировки в летнюю жару.
Зачем рыдать о несбывшемся? Живу, как умею. И мне искренне приятно, когда у соседки внук в мед институт поступил или когда гастарбайтеры у подъезда радостно кричат в телефон. Их счастье капелькой переливается и в мою кружку.
Перед сном шепчу молитву. Благодарю за то, что мы с мамой ещё копошимся на этом свете. Бывало, и голодно, и холодно, и страшно — но выдюжили. Может, не просто так? Вера — мой невидимый костыль, без неё я бы давно сползла вниз по лестничному пролёту, как пустой пакет из-под молока.
Я не святая. Просто женщина, которая топит печку в своём домике из двух комнат и старческих воспоминаний. Мама — мой хрупкий, но нерушимый маяк. Пока она тут, бормоча себе под нос песенки своей молодости, я буду мыть полы, варить борщ и верить, что в этом есть какой-то смысл. Пусть не тот, о котором мечталось, но свой, родной, пропахший лаврушкой и дешёвой помадой.
