Меня зовут Ольга, а моего мужа — Игорь. Уже больше десяти лет мы вместе, и все эти годы нас преследует одна боль — мы не можем завести ребёнка. Несколько раз мне удавалось забеременеть, но каждая попытка заканчивалась трагедией: я теряла малыша. Последние пять лет даже надежда на беременность исчезла. Мы объездили клиники от Челябинска до Санкт-Петербурга, потратили все накопления, но врачи лишь разводили руками. Мои биологические часы неумолимо тикали, и с каждым годом мечта о своём ребёнке казалась всё призрачнее.
Нам советовали взять ребёнка из детдома, но Игорь упрямился: хотел своего, родного. «Усыновим, когда будет за сорок, — говорил он. — Сейчас я хочу, чтобы было наше». Мы думали о суррогатном материнстве, но такие суммы нам не по карману. Я находила утешение в играх с племянниками — тремя сыновьями моей сестры Ларисы. Она растила их одна: каждый её мужчина сбегал, узнав о новой беременности. Мы с Игорем помогали ей чем могли, но её жизнь была хаосом, в который я старалась не вникать.
Как-то за семейным ужином в нашем доме на окраине Казани разговор зашёл о детях. Мои родственники никогда не отличались тактом, и в тот вечер их слова резали, как нож. Они подшучивали над моими «тикающими часами», корили за то, что не берём «чужого» ребёнка, и твердили, что нам нечего выбирать. Каждое слово било по нервам. Я молчала, сжимая кулаки, а Игорь пытался отбиться от нападок, зная, как мне больно это слушать.
Вдруг Лариса, моя младшая сестра, выпалила: «Зачем вам платить чужим? Я могу родить для вас! За небольшие деньги. Вы сэкономите, я подзаработаю. Это будет ваш ребёнок, а я рожаю здоровых — мои пацаны тому пример. Всё пройдёт быстро, без проблем. Договоримся по-родственному». Её слова повисли в воздухе. Мы с Игорем онемели, не зная, что сказать. Родня тут же подхватила идею, расхваливая, как это удобно. Мы пробормотали, что подумаем, и поскорее сменили тему. Но думать было не о чём.
Предложение сестры пугало. Во-первых, Лариса вела нездоровый образ жизни: курила, выпивала, питалась чем попало. Я сомневалась, что она выносит здорового ребёнка. Во-вторых, она бы постоянно видела малыша — мы же родня. А вдруг у неё проснутся материнские чувства? Откажется отдавать или начнёт лезть в воспитание? А деньги? Я знала: финансовые дела между роднёй — верный путь к скандалам. Лариса могла начать требовать больше или шантажировать нас ребёнком. И главное — мы не смогли бы контролировать её во время беременности. Когда она носила своих сыновей, мы уговаривали её бросить курить, но она лишь огрызалась: «Сама разберусь!»
Вернувшись домой, мы с Игорем обсудили всё. Решение было однозначным: откажемся. Мы мечтали о своём ребёнке, а не о семейных дрязгах. Утром Лариса позвонила, уверенная, что мы согласимся, и уже прикидывала, куда потратит деньги. Я осторожно сказала, что хотим справиться сами, без посторонней помощи. Её голос стал ледяным. «Неблагодарные! — кричала она. — У вас никогда не будет своего ребёнка! Будете подбирать брошеных в детдоме!» Её слова впились в сердце, и я снова погрузилась в тоску.
Но это было только начало. Лариса настроила против нас всю семью. Родственники наперебой звонили и осыпали нас упрёками: «Как можно отказаться от такого предложения? Она ради вас готова, а вы ещё капризничаете!» Каждый считал долгом напомнить о нашем бесплодии. Мама встала на сторону сестры, и их нападки стали невыносимыми. Игорь пытался меня защищать, но я видела, как он сам измотан этим кошмаром.
Со временем родня успокоилась, но Лариса и мама продолжают давить. Их звонки — как напоминание о нашей боли. Я всё чаще думаю о детдоме, но страх осуждения и давления семьи сковывает. Игорь поддерживает, но я чувствую: эта рана не заживёт. Отказ сестре стал для нас не просто решением, а переломным моментом, который разрушил нашу семью и оставил нас один на один с мечтой, которая, кажется, так и не сбудется.
