Родители мужа позвали нас в гости. Когда я увидела их стол, у меня сердце оборвалось.
Три дня я готовилась к их визиту, будто к ответственному выступлению. Я выросла в селе под Самарой, где радушие считалось не просто обычаем, а священным законом. С детства мне внушали: гостя надо накормить досыта, пусть даже последнее отдашь. В нашем доме стол всегда ломился от яств — домашняя колбаса, соленья, блины, пироги с капустой. Это было не просто угощение, а проявление душевного тепла.
Наша дочь Анюта вышла замуж полгода назад. Со свекром и свекровью мы уже виделись, но только в кафе да на свадьбе. В нашей хрущёвке на окраине они ещё не бывали, и я так переживала, словно молодость вспоминала. Сама предложила им прийти в воскресенье — хотела сблизиться. Свекровь, Тамара Васильевна, сразу согласилась, и я бросилась в бой: купила окорок, фрукты, испекла фирменный медовик. Хлебосольство у меня в крови, и я старалась на совесть.
Родители зятя оказались интеллигентами — оба преподавали в политехе, с манерами, внушающими уважение. Боялась, что разговор не сложится, но вечер прошёл душевно. Говорили о будущем детей, смеялись, засиделись допоздна. Анюта с мужем подтянулись к ужину, стало ещё теплее. На прощание свекры пригласили нас к себе через неделю. Я обрадовалась: видно, им у нас понравилось.
Приглашение придало мне сил. Даже новое платье купила — бордовое, с кружевным воротничком. Испекла опять медовик — магазинному не доверяю, в нём души нет. Муж, Иван, утром ворчал, что хочет перекусить, но я отрезала: «Тамара Васильевна готовится! Придёшь сытым — обидишь!» Он хмыкнул, но смирился.
Когда мы приехали в их квартиру в центре, я замерла от восхищения. Ремонт — как в глянцевом журнале: паркет, дизайнерские обои. Ждала тёплой встречи. Но когда нас проводили в гостиную и я увидела стол, у меня в груди похолодело. Он был… пуст. Ни крошки, ни солонки, никакого намёка на застолье. «Чай или кофе?» — спросила свекровь буднично. Единственное угощение — мой торт, который она вежливо похвалила. Чай с куском медовика — вот и весь пир.
Я смотрела на этот голый стол, и во мне клокотала обида. Иван сидел с каменным лицом, но я видела — он считает минуты до дома. Я натянуто улыбнулась и сказала, что нам пора. Поблагодарили, а свекры, словно так и надо, объявили, что скоро снова придут к нам. Ещё бы — у нас-то стол ломится, а не пустует!
В троллейбусе я не могла выбросить из головы эту картину. Как можно так встречать гостей? Я думала о разнице между нашими семьями, о пропасти в понимании обычаев. Для меня стол — душа дома, а для них, видно, просто предмет мебели. Иван молчал, но я знала — он мечтает о жареной картошке, что осталась в холодильнике. Утром я не дала ему её съесть, а теперь он смотрел в окно с видом обиженного ребёнка. И я чувствовала себя обманутой — не едой, а холодом, которого не ждала от будущих родственников.
