**Дневник. Запись от 12 октября.**
Теперь я уверен — мой сын не ошибся.
Когда Лёша впервые привёл к нам Нину, в груди защемило. То ли недовольство, то ли страх — боязнь, что сын уйдёт в чужую жизнь. Но вслух этого не скажешь.
— Ну что он в ней нашёл? — ворчал я жене, когда дверь закрылась за гостьей.
— Сердцу не прикажешь, Иван, — вздохнула Лариса. — Лёша у нас не ветреный. Раз решил — значит, почувствовал. Может, просто принять?
Но мне не хотелось. Казалось, эта скромница, без корней, без положения, не пара нашему умнице. Слишком тихая, слишком покорная — «без изюминки». Чем дольше наблюдал, тем больше злился: не та, не сможет осчастливить сына.
А потом — свадьба. Без пафоса, по-семейному. Остались жить у нас: в нашем доме в Казани места хватает. Решил — раз судьба свела, надо попытаться сблизиться. Старался быть «правильным свёкром», как полагается. Но Нина не спорила. Молча бралась за всё: готовила, убирала, даже мои сапоги чистила.
— Зачем терпишь? — спросил как-то, когда она снова вытирала следы от нашего кота. — Я ведь пользуюсь твоей добротой.
Она лишь улыбнулась:
— Вы — отец моего мужа. Я здесь не чужая. Всё хорошо.
Поделился с другом:
— Сашка, она меня настораживает. Всё терпит, ни слова поперёк.
— И тебе её не жаль?
— Жаль? Нет. Лёше будет скучно — слишком безропотная. Ему нужна живая.
— Так найди живую! — фыркнул Саня.
— Да вот только Лариса взбунтуется. Сказала — не лезь, не твоё дело.
Шли месяцы. Нина забеременела. Лёша сиял, а я… решил дать шанс. Скоро внук. Сын впервые попросил помочь — разгрузить её по хозяйству. Согласился. Хотел доказать себе, что могу быть добрее.
Беременность давалась тяжело. У неё болело всё, тошнило, сил не хватало. Мне пришлось взять на себя половину дел. Ворчал, но в глубине души знал: ради внука и пол вымою, и щи сварю.
И вот он родился — наш Витя. Крошечный, с кулачками, как у Лёхи. Когда привезли их из роддома, устроили праздник. Всё по-хорошему, с душой. Даже комок в горле встал.
Позже подошёл к Нине:
— Давай Витю в кроватку. Поговорим. Нина… я был несправедлив. Не верил, не принимал. А ты даже не упрекнула. Плохой я свёкор.
Она взглянула — устало, но тихо:
— Иван Петрович… Я тоже не святая. Оба упрямились. Давайте начнём сначала. Без обид, просто… честно?
Не ожидал такого. Кивнул, вышел, сел на кухне — и слёзы сами хлынули. От стыда. От облегчения.
Теперь я знаю: сын выбрал ту, с кем можно строить жизнь. Жену, что не кричит о любви, а просто живёт ею. Любит его, семью, уважает нас. А я-то думал, счастье — это шумное, яркое, с искрами. А оно — тихое, крепкое. Настоящее.
