Когда я был моложе, думал, что самое трудное в жизни выбрать профессию. Оказалось, ничего по сравнению с тем, как сложно выстраивать отношения в семье особенно в сводной.

В этом году моя пятнадцатилетняя дочь, Алена, переехала ко мне и моей жене, Ирине. После развода Алена жила с матерью, Натальей, которая была ее основной опекуншей. Но недавно у Натальи родился ребенок от нового мужа, и в их маленькой квартире стало тесно. Мы договорились, что Алена поживет у меня, пока они не найдут жилье побольше.

У Алены здесь была своя комната, как и у дочерей Ирины Леры (17) и Даши (15). Я хотел, чтобы она чувствовала себя как дома. Но влиться в новую семью непросто, а Алена всегда была тихой. Она держалась особняком, читала или рисовала в тетрадях, и хотя вела себя вежливо, я видел она ощущала себя гостьей, а не частью семьи.

Сначала я списывал это на адаптацию. Но несколько недель назад заметил нечто тревожное: Алена была расстроена. Не явно, а тихо закрывала дверь, опускала плечи, глаза краснели, будто от слез. Она замкнулась еще сильнее.

Я спрашивал, что случилось, но она лишь качала головой: «Ничего, пап. Всё нормально».
Но я знал не нормально. Я ее отец, и вижу, когда ей тяжело.

Однажды, когда она была в школе, я зашел в ее комнату убрать постиранное белье. И заметил неладное вещи в ящиках лежали в беспорядке. Алена всегда аккуратно складывала одежду. Духи и косметика (подарки от мамы) стояли не на своих местах.

Я не хотел делать поспешных выводов, но насторожился. А на следующий день увидел, как Алена, сдерживая слезы, убирает в рюкзак помаду, но забывает ее на столе. Тогда у меня возникло жуткое подозрение: кто-то рылся в ее вещах.

Я сделал то, о чем даже не думал раньше: поставил в ее комнате камеру. Мне было стыдно, но я должен был знать правду.

Запись разбила мне сердце.
Через несколько часов после ухода Алены Ирина и ее дочери заходили в ее комнату снова и снова. Лера и Даша примеряли ее одежду, красились ее косметикой. Ирина, моя жена, брызгалась ее духами, смеялась и оставляла флакон полуоткрытым. Они вели себя так, будто у Алены нет права на личное пространство.

Теперь я понял, почему дочь так замкнулась. Ее не просто смущала новая обстановка ее границы грубо нарушали. Ее комната, ее убежище, перестало быть ее.

Той же ночью я пошел в хозяйственный магазин. Не устраивал разборок, не собирал семейный совет. Просто купил замок и установил его на дверь Алены.

Когда она вернулась из школы, то удивленно посмотрела на меня:
«Пап зачем замок?»

Я присел рядом и тихо сказал: «Потому что это твое пространство, Аленка. Никто не должен здесь быть без твоего разрешения».

Облегчение на ее лице было не передать словами. Впервые за недели плечи ее расслабились, а глаза засветились. Она прошептала: «Спасибо, папа».

Но спокойствие длилось недолго.

Вечером Ирина заметила замок.
«Что это?» резко спросила она.

«Замок», ответил я ровно, хотя сердце колотилось.

«Зачем?»

Я сказал правду: я знаю, что она и девочки заходят в комнату Алены и берут ее вещи, и это должно прекратиться.

Ее лицо покраснело. «Ты за нами шпионил? Ставить замки это безумие! Ты разрушаешь семью! Ты обвиняешь моих дочерей в воровстве! Мы же одна семья, у нас не должно быть секретов, сестры должны делиться!»

Я не отступил. «Делиться одно, а обчищать чужую комнату другое. Вещи Алены принадлежат только ей. Если Лере или Даше нужны такие же духи или платья купите. Но не берите у моей дочери».

Ирина холодно произнесла: «Ты ее выделяешь. Ты ставишь ее выше нас. Замки в семье это ненормально».

Я сжал кулаки, но голос сохранил твердость: «Нет, Ира. Ненормально когда взрослая женщина и подростки ведут себя, как стая воронья. Алена заслуживает уважения. И я не позволю, чтобы здесь ее унижали».

Тишина после этих слов была оглушающей.

С того вечера в доме повисло напряжение. Ирина почти не разговаривает со мной. Лера и Даша хлопают дверьми, когда Алена проходит мимо.

Но Алена будто стала легче. Теперь она запирает дверь, уходя, и знает, что ее вещи останутся на месте. Иногда она даже напевает, рисуя в блокноте. Этот тихий звук, который я так давно не слышал. Однажды утром я нашёл на кухонном столе чашку с горячим какао мою любимую, с маленьким сердечком из пенки. Рядом лежала записка: «Спасибо за дверь. Теперь я дома». Я поднял глаза Алена стояла в проёме, улыбалась робко, но по-настоящему. В тот момент я понял: иногда защитить тишину ребёнка важнее, чем сохранить иллюзию мира.