**Свекровь и её тайна: ад в трёхметровой кухне**
Сегодня снова невыносимо. Жизнь в нашей хрущёвке на окраине Нижнего Новгорода стала напоминать тюремную камеру. Мы с женой, детьми и свекровью ютяся в трёх комнатах, где каждый квадратный метр пропитан скрытым раздражением. Но то, что вытворила свекровь, перевернуло всё с ног на голову. Её новый ухажёр, а теперь уже и законный муж, ворвался в нашу жизнь, грозя разрушить и без того шаткий порядок. Я чувствую, как почва уходит из-под ног, и не понимаю, как мы будем выкручиваться дальше.
Нас пятеро: я, моя жена Анфиса, дочки Даша и Глаша, а также свекровь — Людмила Степановна. Квартира принадлежит ей и мне. Две комнаты наши — одна для нас с женой, другая для девочек, а свекровь ютится в проходной, отгороженной старой стенкой. Раньше у неё хотя бы был свой угол — телевизор, за которым она коротала вечера с внучками. Кухня крошечная, ванна совмещённая — и так дышать негде.
Жена переехала в город из глухой деревни под Арзамасом, поступила в педуниверситет, а потом мы познакомились в парке Горького. Свадьба, дети — всё как у людей. Людмиле Степановне уже 65, но она до сих пор работает в конторе бухгалтером. Денег вечно не хватает — дети растут, цены ползут вверх. Родители Анфисы звали свекровь переехать к ним в деревню, но та и слышать не хочет. Иногда ловлю себя на мысли: что будет, когда дочки вырастут? Если их мужья окажутся без жилья, наша квартира превратится в настоящую коммуналку.
А потом свекровь вдруг начала меняться. Стала носить яркие платки, краситься как на праздник. Жена с улыбкой спросила: «Людмила Степановна, что за перемена?» Та смущённо ответила: «На работе новый начальник отдела, Николай Петрович. Очень воспитанный мужчина!» Я подумал — ну, увлечение, что тут такого? Но не догадывался, какой кошмар это за собой потянет.
Через пару недель мы с девочками гуляли в парке. Вернулись усталые, мечтая о борще, который свекровь обещала сварить. Открываем дверь — а на кухне смех, музыка, и Людмила Степановна сидит с незнакомым мужиком. «Это Николай Петрович!» — представила она его. Потом они удалились в её комнату, а мы с женой переглянулись. Девочки шептались: «У бабушки кавалер!» Но мне было не до шуток. Я чувствовал — в нашем доме появился чужой.
С тех пор Николай Петрович стал наведываться всё чаще. То розетку чинит, то за стол садится, будто родной. Но его присутствие давило. Нам и так тесно, а теперь ещё один человек дышит в спину. Я злился, но молчал — мать есть мать. Жена сдерживалась, но по глазам было видно — терпение на пределе. Ну сколько можно? Ей 65, ему 68 — неужели не понимают, как это бесит?
Но самое страшное было впереди. Однажды свекровь собрала нас и заявила: «Я выхожу замуж!» Мы остолбенели. «Поздравляем, — выдавила жена, — вы к нему переедете?» Людмила Степановна покачала головой: «Нет, он переезжает к нам. У него съёмная однушка». У меня похолодело внутри: «Мать, нам и так тесно!» Но она отрезала: «Я тут тоже хозяйка. Решение принято». Голос был стальным — спорить бесполезно.
Теперь Николай Петрович живёт у нас. Туалет по расписанию, кухня — как поле боя. Девочки стесняются и прячутся. Недавно они расписались — и тут до меня дошло: он теперь наследник первой очереди. Если с матерью что-то случится, мы можем остаться на улице. От этой мысли сводит челюсти. Наш дом больше не наш — это клетка, где чужой человек решает, как нам жить.
Я не знаю, что делать. Попытки поговорить разбиваются о её упрямство: «Это моя жизнь!» Девочки чувствуют напряжение — боюсь, это отразится на них. Переехать некуда, купить жильё — не на что. Смотрю на Людмилу Степановну — она светится от счастья. А я пытаюсь понять: где выход из этого ада, если каждый день хуже предыдущего?
**Вывод:** Родственники — как блины: горячие — хорошие, остывшие — комом в горле. Но даже когда они отравляют жизнь, приходится терпеть — других-то нет.
