Когда я была молода и глупа, судьба подошла ко мне с распростёртыми объятиями но я не узнала её лица. Бывает же, что самое важное приходит в самый тёмный час, когда душа опускается на дно, а сердце заковано в лёд. Так случилось и мне: боролась с болезнью, с одиночеством, со страхом, и чуть не отвергла единственное, что могло меня спасти.
Зовут меня Татьяна Игнатьева, родилась я в Нижнем Новгороде, а сейчас мне уже 32. Но история эта, о которой я редко говорю вслух, произошла далеко от родных мест в краю, где даже небо казалось чужим. Именно там я впервые стала матерью. И именно там едва не потеряла свою дочь.
В 24 года мне объявили приговор: рак. Всё произошло быстро, как в дурном сне операция, боль, страх. Врачи разводили руками: детей, скорее всего, не будет. Я не плачала, не спорила. Просто смотрела в окно и думала: значит, так надо. Стала строить жизнь без семьи, без материнства. Карьера в банке, переезд в Германию по работе, командировки по миру. Были мужчины, но ни одного вслух названного «любимым». Я запрещала себе надеяться.
А потом началась слабость. Голова кружилась, в глазах темнело. Сначала списала на усталость, но врач в обычном осмотре сказал то, чего я не ждала:
Вы беременны. Четыре месяца.
Я застыла. Как? Мне же сказали, что детей не будет? Ошибка? Нет, всё подтвердилось. И мир перевернулся.
Паника. Я не хотела этого ребёнка. Не было мужчины рядом, не было планов, не было сил. Никому не сказала ни родителям в Нижнем, ни подругам. Носила широкие платья, пряталась от вопросов.
А потом девятый месяц. И моя давняя мечта поехать в Турцию, на берег тёплого моря. Билеты купила заранее, и почему бы нет? Улетела. А там, среди чужих домов и незнакомой речи, начались схватки.
Рожала в маленькой больнице под Антальей. Дочку назвала Людмилой. Не чувствовала ничего, кроме усталости. Даже подумала оставить её там, в чужой стране, где никто ничего не узнает.
Но увидев нищету на окраинах, испугалась. Нет, если и отказываться то только дома. Через посольство оформила документы, с трудом добралась до России.
Я была без гроша, с кричащим комочком на руках. Наутро отнесла её в детдом. Сказала, что не справлюсь. Соцработница молча кивнула.
Дома я упала на кровать. Пустота. Через два дня вышла на работу.
А через неделю звонок:
Ваша девочка не ест. Не спит. Только плачет.
Пришла сама не знаю зачем. Увидела её худенькую, в чужом чепчике, смотревшую в стену. И тут во мне что-то сломалось.
Она повернула голову. Не закапризничала, не засмеялась. Просто посмотрела будто ждала. И я поняла: она моя.
Не спала всю ночь. Утром пришла в офис и рассказала всё начальнику, коллегам. Устала врать.
Через три дня забрала Люду домой.
Первые месяцы были адом. Недосып, слёзы, страх. Но с каждым днём она крепчала, а я училась быть матерью.
Сейчас Люде четыре. Бегает по дому, поёт частушки, смеётся. А я наконец-то живу. Не прячусь.
Не знаю, встречу ли мужа, который прин
