— Алёнка, ты там ещё живая? Может, хоть сегодня с дивана встанешь? Мы устали уже! — Валентина едва не швырнула поднос с завтраком на стол.
С противобучником все произошло точно так же — глухо стукнуло, каша чуть не вывалилась из тарелки. Алёнка не шелохнулась. Просто лежала под пледом, уткнувшись в телефон, как будто не слышит. Волосы давно пора было подстричь — в корнях хлопотали грязные корки. На ней старая футболка, на которой давно не различишь принт, а морда — один сплошной грязный глянец.
— Ты что, в горничных у меня работаешь? — настаивала мать, возмущённо подперев руки. — По дому ни жива, ни пляшет, да и сама за посуду не отвечаешь. Мы же не няню для лежачей устроили! Королева драмы!
Алёнка просто рухнула под одеяло глубже, как в логово, и потихоньку взяла ложку. Ела медленно, как будто обрюзгшие щёки сами волевым усилием проталкивали приём пищи. Каждый кусочек — как подвиг.
— Ты не видишь, что давно уже? — шепнула Валентина, пониже опустив руки. — Три. Повторяю — три. Пора уже отвыкнуть.
Алёнка не моргнула. Просто продолжила есть, будто этот завтрак — последний ужин в жизни, который растягивается до самого света.
Раньше она так не делала. Училась, работала, бегала по делам, ругалась с преподавателями. Вот и Валентина с гордостью хвасталась подруге:
— Алёнка у нас с характером. Не как я в юности — не морской окунь. Она своего добьётся.
Добилась. Только не того.
Первый — Сашка. По её словам — жалко, но душевный. На деле — тридцатилетний оболтус.
Он жил по счёту от отца, снимал комнату и тащил за собой целый ворох проблем. Она всё тащила за него: еду, деньги, тонкие уговоры. Получала срывы, «пожалуйста, помоги», да и фразу вроде:
— Ты у меня как святыня. Только ты веришь. Без тебя вообще бы умер.
После Сашки осталось стеснение, будто вместо дочери по сердцу проехал танк.
Потом — Антон. Молчаливый, умный, с таблеткой французского словаря. Но он кидал смешанные знаки. То молчал три дня, то резко вваливался с цветами. Алёнка ушла сама — через полгода. Устала.
И вот — Илья.
— Алёнка, у тебя, слава богу, счастье! — обрадовалась Валентина, когда дочь представила своего избранника. — При деньгах, не занудный, порядочный.
Он и правда отличался. Взгляд из рекламы, машина в три раза дороже их квартиры, кольцо с бриллиантом. Алёнка чувствовала себя как девочка в сказку попавшая.
Свадьба, как ни странно, была тихой. Без шума, без родни, без «горько». Сообщили маме за два дня — пригласили на роспись. Валентина обиделась, но терпела. Промямчила мужу:
— Наверное, боится, что он убежит. Или для поездки в конце концов. Главное — счастливо живёт.
А закончилось всё так же резко, как и началось. Через три месяца Илья стал ложиться позже. Через четыре — вернулся уже поздно. Через пять — оказалось, будто он жил с другой. Алёнка получила объяснение, когда застала его переписку. Он пожал плечами:
— Ты стала слишком серьёзной. Мне нравятся легкие, весёлые. А ты всю рутину тащишь, да и мужскую часть внимания забрала. Прости.
Она убежала обратно к родителям, как хлебный хлам, с чемоданом и с рыданиями. По дороге потеряла веру в себя и в мужчин.
Валентина сказала только одно:
— Я же тебя предупреждала. Это не твой уровень. Он тебя никогда всерьёз не брал. Всё-таки ты из простых.
Тон был строг, но без злобы. Тогда от Алёнки будто душа ушла. Она укладывалась на диван как в гроб, смотрела сериалы, ела ровно для поддержания дыхания — и стремилась исчезнуть.
— Алёнка, — разрешила мама тихо. — Мне уже под статью обрюзгло за тебя переживать. Ты же взрослая. Развод — не конец света.
Алёнка подняла глаза. Они были мутными, с заплывшими тенями, но без слез. Просто равнодушно пожала плечами.
Вечером в квартире звенела тишина. Телевизор тоже молчал. Валентина колола колбаску по дереву, а Павел сидел за столом и стучал пальцами по чашке.
— Ну до свиного возраста как можно? — спросила она.
— А чего ты хотела? Мы ж кормим, терпим, жалеем. А она и рада, — ответил Павел.
Помолчали. Валентина села рядом и опустила руки.
— Может, всё-таки к врачу? Вдруг депрессия у неё?
— В наше время это называли ленью, — насмехался Павел. — Надо просто перекрыть ей всякие каналы. Станет неудобно — аж выплывет. Или окончательно утонет. А то, что мы сейчас… Только вредим.
Валентина промолчала. Она знала — начнёт спорить, как оба на иголках.
Когда отец ушёл в душ, Валентина зашла к Алёнке. Привычно постучала, как всегда не дождалась и вошла. Алёнка сердито листала телефон, но даже не подняла головы.
— Я сюда не для ругани, — начала мать, падая в кресло. — Просто хочу поговорить.
Алёнка чуть головой повернула.
— Мне страшно. Боюсь, что ты уже не вернёшься. К нам, к людям, к жизни. Даже об этих мужиках не думай. Ты ж раньше жила как-то.
Алёнка молчала. Валентина задохнулась.
— Тогда мы больше не дадим ничего. Ни на шоколад, ни на интернет.
Алёнка молчала. Что-то лёгко съёжилось в плечах. Мол, пусть будет.
— Тогда ладно, — прошептала она.
Мама хотела видеть отпор. Получила безразличие.
На другой день Валентина уже не заглядывала в комнату. Не ставила подушки, не приносила еду, не спрашивала, как дела. Алёнка ела с общей тарелки, раз в три дня выносила посуду. Одежду не брала — развалилась она на плечах. А в комнате помещался слой пыли, как снегопад.
— Вал, жёстче надо. Жёстче, — приговаривал Павел, отпивая из второй рюмки. — Ты же знаешь, как учат плавать?
— Это варварские методы!
— Тогда жди, пока она прирастёт к дивану, — настаивал он.
Они ещё долго спорили, пока не уснули. Наутро робко заглянули к дочери. В руках у Валентины — связка ключей. У отца — папка с документами. Алёнка вышла из транса.
— Мы сняли тебе квартиру. На месяц. Холодильник, плита, кровать. Всё остальное — сама, — сказала Валентина.
Алёнка замерла. Повернулась к отцу. Он кивнул.
Первые дни в квартире были как в сухом комке. Всё вокруг расплывалось, как подаль. Ноги не помогали. Ничего не хотелось. Спала, просыпалась, смотрела в потолок, как раньше.
Еда закончилась на третий день. Алёнка шла в магазин как перед экзаменом. Стеснялась попадаться на глаза, но голод — не стеснительная вещь. Купила макароны, хлеб, самый дешёвый сыр.
Перед плитой сидела долго. Мозг торопился забыть, как заваривать. Но потихоньку вспоминала.
Невооружённым глазом она увидела — родители не шутят. Алёнка уже думала, что через месяц снова вернутся, но короткая прогулка до магазина вывела на сторону света. Начала смотреть вакансии.
Нашла подходящую через пять минут. Оператор в пункте выдачи. Зарплата — ниже крыши, смены — длинные, зато рядом с домом. Тихо, спокойно.
Нужно было собрать гардероб. Расчесала волосы — второй раз за неделю.
Взяли без вопросов. Первые смены были отвратительными. Путалась, краснела, забывала, как деньги принимать. Но с каждым днём стало легче. Она возвращалась.
Через неделю вышла на прогулку. Через две — стала мыть голову сама. Прибиралась, без но. А ближе к завершению месяца приехала к родителям с подарками: конфеты, клубника, банка кофе.
— Мам… Сначала я злилась, а сейчас… спасибо. В голове как туман был, — сказала она.
Валентина облегчённо вздохнула.
— Алёнка, мне самой было жаль. Но иначе не получалось. Договوريةсь — пока的男人ов не будем. Следующего раза не переживу.
Алёнка усмехнулась, но без шума.
— Я теперь жить буду для себя. Даже если будет мужчина.
Вечером она сидела у ноутбука. На экране — вакансия, сложная. Требовался опыт, которого у неё не было. Но всё равно написала отклик. И на другие тоже. Потихоньку в ней просыпался огонёк… живности.
