«Лучше уеду обратно в свою деревню, в старый дом!» — дрожащим голосом заявила нам Татьяна Ивановна, мать моего мужа. Её слова прозвучали как приговор, от которого сердце сжалось в груди. Она стояла перед нами, сгорбленная от горя, готовая бросить всё и уехать туда, где, как ей казалось, наконец обретёт покой. Но за этой твёрдостью я разглядела страх и одиночество, которые она так старательно прятала.
«Мне спокойнее в моём доме в деревне, — продолжала она, переглядываясь то со мной, то с сыном, Дмитрием. — Не хочу быть вам обузой. У вас своя жизнь, скоро, глядишь, ребёнок появится. Не отговаривайте, я уже решила — уезжаю». В её глазах читалась боль, но горела и решительность. «Город меня душит, — проговорила она тихо. — Сплошной шум, смог, грязь. А там у меня подруга Людмила, леса, речка, чистый воздух. Не пропаду, не переживайте. Навещайте, когда сможете!»
Мы с Дмитрием изо всех сил пытались её переубедить. Татьяна Ивановна ещё не стара, но мысль о том, что она останется одна в глухой деревне под Курском, пугала нас. Она прожила там почти всю жизнь: росла, училась, работала в сельской школе. Потом вышла замуж и перебралась в Курск, в шумный город, который так и не смогла полюбить. «Слишком шумно, слишком грязно», — вздыхала она, вспоминая родные места. Городская суета с его пробками, толпами и безликими панельками давила на неё, привыкшую к просторам полей и тишине берёзовых рощ. Казалось, со временем она смирилась, но в душе тоска по деревне никогда не угасала.
У них с мужем родился Дмитрий, мой будущий муж. Он рос весёлым, непоседливым мальчишкой. В детстве он обожал приезжать в деревню — бегал с местными ребятишками, купался в речке, дышал свободой. Мы познакомились уже в городе, когда он стал взрослым, и я узнала, что их деревенский дом превратился в дачу. Татьяна Ивановна часто туда ездила, а вот её муж, отец Дмитрия, терпеть не мог сельскую жизнь. Он был истинно городским человеком, ценил комфорт и работу. В деревне бывал редко, и она оставалась там одна — с воспоминаниями и тоской по прошлому.
После свадьбы я полюбила эти редкие поездки в деревню. Мы сидели в саду, пили чай с малиновым вареньем, а Татьяна Ивановна рассказывала истории из своей юности. Этот чай, заваренный на лесных травах, казался мне самым вкусным на свете. Но когда умер отец Дмитрия, всё изменилось. Мы почти перестали ездить туда, а Татьяна Ивановна перебралась в городскую квартиру. По её глазам было видно, что в четырёх стенах ей тесно. Она стала грустнее, тише, будто часть души осталась там, среди полевых цветов.
Мы навещали её, звали к себе, предлагали переехать. «Тебе не будет одиноко, — уговаривала я. — Мы всегда рядом!» Но она лишь отмахивалась: «Мне и так хорошо, не волнуйтесь». Я знала, что это неправда. Предлагали помочь с деньгами, но она гордо отказывалась: «У меня всё есть». Её независимость была щитом, но под ним скрывалась усталость.
А потом случилось несчастье. В её квартире начался пожар. Сгорела одна комната, но запах гари пропитал всё. Жить там стало невозможно. Соседи помогли, вызвали пожарных, но Татьяна Ивановна осталась без дома. Мы тут же забрали её к себе. Она переживала, что будет нам мешать, но мы уверяли, что этого не случится. Однако она заперлась в комнате, будто боялась лишний раз напомнить о себе. Дни напролёт молчала, выходила лишь по необходимости, и её тишина кричала громче любых слов.
Прошёл месяц, и однажды она твёрдо заявила: «Я уезжаю в деревню. Там мой дом, там моё место». Мы умоляли её остаться. «Мама, ты не одна, мы с тобой! — говорил Дмитрий, сжимая её руку. — Зачем тебе туда, где никого нет?» Но она стояла на своём. «Я решила», — сказала она, и в голосе слышалось не только упрямство, но и отчаяние. Мы сдались. Поняли, что удерживать её против воли — значит лишить последнего утешения.
Теперь каждые выходные мы ездим к ней в деревню. Она встречает нас с улыбкой, печёт пироги с капустой, а чай всё тот же — пахнет сеном и детством. Мы радуемся, видя её спокойной, но каждый раз, уезжая, я чувствую, как комок подкатывает к горлу. Она выбрала одиночество, и я боюсь, что однажды оно станет слишком тяжёлым. Но когда вижу, как она улыбается, глядя на закат над полями, надеюсь — может быть, здесь, среди берёз и тишины, она наконец обрела то, что искала.
