Сердце проголосовало за уют
— Ты уйдёшь к этой простофиле? — голос Марфы дрожал, смешивая злость и отчаяние.
— Перестань её так называть. Решение принято, прости, — я торопливо складывал вещи в чемодан, избегая её взгляда.
— Очнёшься же, когда все начнут пальцами тыкать! И коллеги, и соседи! В кого ты влюбился? В какую-то деревенскую кухарку без манер! Как детям объяснить, что их отец, такой утончённый, сбежал к бабе с рынка? — Марфа сжала платок в кулаке, щёки пылали от гнева.
— Дети? Они уже взрослые, Марфа. Ольга замуж собирается, а Дмитрий сам себе хозяин. Наш пример им не указ. А на соседей наплевать — их жизнь меня не касается, как и моя их, — я старался говорить твёрдо, но без злости.
Не вышло. Разрушенная семья — всегда рана для обоих. Марфа отвернулась к окну, плечи её содрогались. Мне не было её жалко. В душе — пустота, будто после пожара.
***
Марфа — моя третья жена. Когда мы познакомились, сердце застучало, как в юности. Красавица, ухоженная, с осанкой царицы. Я и сам не был последним — знал, что нравлюсь женщинам. Выбор был, но я бросался в омут с головой, не думая. Однако быт быстро гасил страсть, и я сбегал. Лишь с Марфой появились дети.
Я верил, что она — моя гавань, моя судьба. Но любовь, как осенний лист, со временем засохла и осыпалась. На людях мы изображали идеальную пару: улыбки, благополучие, показная нежность. Соседи завидовали нашей «образцовой» семье, бабки у подъезда перешёптывались, а мы проходили мимо, будто по красной дорожке.
Но за закрытой дверью всё разваливалось. Марфа не умела вести дом. Холодильник пустовал, бельё громоздилось в углу, пыль лежала, как зимний наст. Зато сама — всегда с безупречным маникюром, свежей завивкой, дорогим парфюмом. Марфа считала себя центром вселенной, вокруг которого должны крутиться остальные. Она не любила — позволяла себя любить. Её сердце было закрыто и для меня, и для детей.
С нами жила моя мать, Татьяна Фёдоровна. Долго терпела этот бардак, но потом взялась за детей. Тихо, без упрёков учила Ольгу и Дмитрия готовить, убирать, заботиться о себе. Марфа, мня себя аристократкой, обращалась к ним строго — «Ольга», «Дмитрий» — и держалась холодно. Дети тянулись к бабушке, к её теплу и справедливости, а от матери отдалялись.
Марфа запрещала мне общаться с соседями, называя их разговоры «плебейскими». Сама же не здоровалась дальше вежливого кивка.
Первые годы я был слеп. Любил, жил, радовался каждому дню. Ольга блистала в школе, Дмитрий же еле перебивался с двойки на тройку. Меня это удивляло: одна семья, одни гены, а дети — как небо и земля. Дмитрия мы тянули, как могли, но он упрямо не хотел учиться. К десятому классу он возненавидел сестру за её успехи. Порой я разнимал их драки, чувствуя, как семья трещит по швам.
***
То были смутные девяностые. После школы Дмитрий связался с бандитами и исчез. Три года — ни весточки. Мы искали его, подавали заявления, но всё напрасно. Смирились, оплакали. Мать, глядя на Марфу, ворчала:
— Сын сбился с пути, потому что мать не научила его добру.
Марфа злилась, запиралась в ванной и рыдала там в полголоса. Надежда на возвращение сына таяла. Но однажды он появился — худой, в шрамах, с потухшим взглядом. С ним была жена, такая же измождённая. Мы приняли их настороженно, боясь его гнева. Дмитрий смотрел на нас с подозрением, молчал, озирался.
Ольга тоже ушла из дома. Жила с каким-то подозрительным типом, без росписи. Приходила к нам в синяках, но молчала.
— Оля, бросай его, он же изверг! Забьёт до смерти, — умоляла бабушка со слезами.
— Всё нормально, бабуля. Я сама упала, — Ольга уже не была той умницей, что в школе.
***
А потом я, забыв о возрасте, влюбился. Не ожидал от себя такого. Седина на висках, а сердце — будто у пацана. Домой возвращаться не хотелось: там — вечные ссоры с Дмитрием, холод Марфы, укоры матери. Мол, трижды женился, а дети — как беспризорники, жена — не хозяйка.
На заводе, где я работал, в столовой готовила повариха Галина. Весёлая, простая, с добрым сердцем. Годами я не замечал её — полноватую, с румяными щеками. Но однажды её смех, звонкий, как ручей, пробил мне сердце. Галя шутила, сыпала прибаутками, и от неё веяло теплом. Я стал задерживаться после смены, искал повод поболтать.
Галина была полной противоположностью Марфы. Простая косынка, руки без маникюра, лишь яркая помада на губах. Но от неё исходил свет. В её доме пахло свежей выпечкой, холодильник ломился от щей, котлет, каш. Она угощала соседей, подруг, отдавала последнее. С ней я чувствовал себя живым, будто напился из родника.
Я начал ухаживать: цветы, кино, прогулки. Галина не спешила отвечать взаимностью.
— Аркадий, ты мне нравишься, но у тебя семья. Не хочу быть разлучницей, — говорила она.
Я метался. Решиться на развод было как шагнуть в пропасть. Но слухи дошли до Марфы. «Доброжелатели» разболтали всё: кто она, где живёт, как давно я пропадаю. Марфа устроила сцену, обзывала Галю «деревенской дурочкой», грозилась наложить на себя руки.
Через полгода я собрал вещи и ушёл к Гале. Она встретила меня радостно, но поставила условие:
— Аркадий, через месяц принеси свидетельство о разводе. Иначе я не останусь.
Я развёлся. Мы с Галей расписались. Не жалею ни о чём. Ольга и Дмитрий теперь к нам заглядывают. Галя кормит их от души, и они, кажется, оттаивают. Ольга, похоже, бросила своего тирана. Дмитрий поправился, повеселел, ждИ сейчас, когда седина уже совсем покрыла виски, я понимаю, что именно в этой простой, тёплой женщине нашёл то, что безуспешно искал всю жизнь.
