На пятом этаже
Позавчера вечером, когда лифт застрял между этажами в старом доме на окраине спального района, Алиса не сразу поняла, что случилось. Свет мигнул и погас, стены дрогнули, и наступила тишина. Не пугающая, а густая, как ночной туман над Москвой-рекой, когда стоишь один и не видишь берега. Алиса нажала кнопку «открыть» — ничего. Потом кнопку вызова диспетчера — мёртвая тишина. Может, отключили электричество? Или она что-то сделала не так? Но нет — лифт просто сломался, заперев её в этой металлической коробке.
У ног стояла сумка с продуктами: пакет гречки, пара картофелин, корм для кота и батарейки — обычные вещи, её связь с внешним миром. Всё такое простое, привычное, но сейчас — единственное, что напоминало о жизни за стенами лифта. Алиса присела, достала телефон. Нет сети. Ни одной полоски. Как в дешёвом фильме ужасов, где героиня оказывается в ловушке перед чем-то страшным. И тогда она осознала: никто даже не знает, где она. И никто не заметит её отсутствия.
Алиса фыркнула — резко, с нервным смешком. Эхо отозвалось чужим, будто не её голосом. Стало не по себе. Не от страха — от одиночества. Такого, как в долгие зимние вечера, когда чайник остыл, а телевизор бубнит в пустую квартиру. Эта тишина была такой же, как у неё дома: без шагов, без запаха кофе, без шорохов за стеной. Только холодный свет из окна да тиканье старых часов, разрезающее тишину. Никого.
Она взглянула на телефон. 18:56. За стенами лифта — квартиры. Внизу проживает бабушка Антонина Ивановна, бывшая учительница. Алиса слышала её кашель по утрам, скрип радиоприёмника, который включается ровно в 5:30. Ещё ниже — молодая семья с овчаркой, лающей на каждый шорох, словно охраняющей весь подъезд. А выше, на пятом этаже — тот мужчина. Один. Иногда играет на гитаре. Без слов, без лишнего пафоса, просто перебирает струны. Мелодии — тёплые, живые. Алиса пару раз задерживалась у его двери, делая вид, что ищет что-то в сумке. Слушала, затаив дыхание, и чувствовала, как музыка затрагивает что-то глубоко внутри — не словами, а тем, что за ними. Но потом смущалась и уходила. Потому что это казалось слишком личным, почти вторжением в чужую жизнь.
Она подумала: а если сейчас заиграет гитара? Здесь, в темноте, в застрявшем лифте, с сумкой у ног. Это было бы как в кино, где музыка становится спасением, говорит то, что не выразить словами. Алиса замерла, почти не дыша. Но гитара молчала.
Прошло минут десять. Потом двадцать. Где-то хлопнула дверь, топнули шаги. Алиса постучала по стенке — тихо, будто проверяя, жива ли она сама.
— Кто-нибудь есть? — её голос прозвучал слабее, чем она хотела.
Тишина. И вдруг — отклик. Мужской голос, спокойный, слегка хрипловатый:
— Лифт застрял?
— Да. Между четвёртым и пятым.
— Сейчас разберёмся.
Он не представился, и она не спросила. Алиса опустилась на пол, притянула к себе сумку, обхватила колени. Голос за стеной был ровным, но в нём чувствовалась какая-то усталая доброта, будто он привык говорить с теми, кто уже отчаялся.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Алиса. А вас?
— Я с пятого. Просто говорите со мной, хорошо?
И она заговорила. Сначала неуверенно, будто пробуя слова. О коте Ваське, который орёт под дверью, если его не пускают в комнату. О работе в аптеке, где она не только продаёт лекарства, но и выслушивает чужие жалобы. О людях, которые просят «что-то от всего» с таким взглядом, будто извиняются за свою боль. О мальчишке, который дрожал у прилавка, а потом его отец принёс пакет пряников и молча смотрел на неё с благодарностью.
О холодных утрах. О старом диване с потёртой обивкой, который она так и не выбросила после смерти деда. О том, как в квартире теперь пахнет не пирогами, не травами, а пустотой. Потому что больше никто не зовёт её пить чай, не ворчит, что она забыла надеть тапочки.
Мужчина за стеной слушал. Иногда вставлял «ага» или «понимаю». Один раз тихо усмехнулся, когда она рассказала про кота. В другой раз вздохнул, когда она упомянула деда. А потом сказал: «Я вас слышу». Просто, без лишних слов. И в этих словах было больше, чем в любых утешениях. Они были как свет в темноте, как подтверждение, что она не одна.
Прошёл почти час. Лифт вздрогнул, лампочка замигала, и кабина медленно поехала вниз. Алиса вскочила, схватила сумку, уставилась на дверь, не веря, что всё закончилось. В груди стучало что-то живое, как в детстве, когда тебя находят после долгой игры в прятки.
Двери открылись на первом этаже. Пахло жареной картошкой и специями — кто-то готовил ужин. Алиса вышла, оглянулась и чуть не прошла мимо. Он стоял у подъезда, держа в руках старую кружку с надписью «Всё будет хорошо», потрёпанной, но всё ещё читаемой.
— Как вы? — спросил он, слегка наклонив голову, будто действительно ждал ответа.
— Нормально. Спасибо, — её голос дрогнул.
Он кивнул, уже собираясь уйти, но она, собравшись с духом, выпалила:
— Вы… ещё играете? На гитаре?
Он обернулся, посмотрел на неё — не с удивлением, а с чем-то тёплым, почти родным.
— Играю. Слышно?
— Очень. Это… красиво. Не бросайте, пожалуйста.
Он задержал взгляд, будто запоминая её лицо. Без улыбки, но с теплом, которое не скрыть.
— А вы не переставайте говорить. Договорились?
Алиса улыбнулась — по-настоящему, до слёз в уголках глаз, будто впервые за долгое время разрешила себе это.
Она вышла из подъезда, села на лавочку у дома. Сумку поставила рядом, обняла колени. Подняла взгляд. Свет в его окне горел — обычный, но такой живой. А через несколько минут зазвучала гитара — тихая, тёплая,И тогда она поняла, что лифт остановился не просто так — ему нужно было напомнить ей, что даже в самой глухой тишине можно услышать, как кто-то играет для тебя.
