Лестница в ничто
Никогда ещё его будильник не звонил так рано. Особенно ему — Дмитрию Сергеевичу Соколову, участковому терапевту с тридцатью годами стажа, который ценил чёткий распорядок: каждое утро начиналось ровно в 7:15 — кружка крепкого чая, свежая газета, неспешная прогулка до поликлиники. Всё было отлажено, как ход советских часов «Ракета». Но не в тот раз. В 5:47, когда город ещё спал, укутанный в тяжёлую тишину, раздался звонок, резкий, как скрип несмазанной двери.
Он поднялся, скинул одеяло, на ощупь нащупал халат, поднял трубку, не включая света.
— Алло?
— Это Надежда Ильинична… Из квартиры 27… Вы, наверное, меня не помните… У меня сосед — Виктор… Он… кажется, умер.
Голос трещал, словно старый магнитофон с заезженной плёнкой. В её словах не было паники — только растерянность и страх, будто всё происходящее — нелепая ошибка, от которой никак не проснуться.
— Вызывайте скорую, — пробормотал Дмитрий Сергеевич, понимая, что, скорее всего, уже поздно.
— Я боюсь идти туда одна… Он в подвале. Говорил, свет там гаснет в шесть. Умолял, если что, звать вас…
Он замер. Дышал глубоко, будто перед входом в палату, где уже не лечат, а просто ждут. Он знал: сейчас начнётся то, чему не учат ни в меде, ни в жизни.
— Он сказал, если услышу скрежет — всё. Конец… — прошептала она.
И тогда врач понял: спать больше не придётся.
Через полчаса он стоял у старой панельки на окраине Тулы. Дом будто ссутулился от времени: облезлая краска, потёртые подоконники, гробовая тишина. Надежда Ильинична встретила его в клетчатом халате, накинутом на ночную рубашку, руки спрятаны в рукава, глаза опущены.
— Вчера он бормотал, будто из подвала «кто-то звал». Я отмахнулась… А ночью… крик. Скрежет. Потом — тишина…
Говорила она шёпотом, словно боялась, что даже стены услышат. Дмитрий Сергеевич молча кивнул.
Подвал находился с задней стороны дома. Разбитые ступеньки, ржавая дверь без замка, скрипящая на ветру. Он сжал фонарик в кулаке, стиснул зубы. Спустился.
Там пахло сыростью и затхлостью, будто сюда не ступала нога человека десятилетиями. Лампочка мигнула и погасла. Он включил фонарь. Луч выхватил старые ящики, паутину, сломанный стул и… силуэт.
Мужчина сидел на корточках, лицом к стене. Пальто расстёгнуто, руки беспомощно лежали на коленях. Дмитрий подошёл ближе. Сердце стучало глухо.
— Виктор?
Тишина. Лишь когда он приблизился вплотную, плечи того дёрнулись.
— Я слышу их… — прохрипел мужчина. Голос звучал чужим, словно говорил кто-то другой, спрятавшийся внутри.
— Кого?
— Тех, кто остался… Под нами. Они шепчут. Они всё помнят. Ждут. Они знают про всех…
Он повернул голову. Его глаза были пустыми, как потухшие лампочки. Дмитрий положил руку ему на плечо. Тот даже не дрогнул.
— Уже поздно, — тихо сказал Виктор. — Я открою им.
И тут — из глубины подвала — раздался скрежет. Долгий. Металлический. Пронзительный. И Дмитрий Сергеевич услышал его. Он дрожал. Не от страха — от понимания, что такое не вычеркнешь из памяти.
Скорая приехала через двадцать минут. Виктора нашли у стены — без сознания, но живого. Диагноз — острый психоз на фоне депрессии. Дежурный врач выписал заключение машинально, не вдаваясь в подробности. Никто не спросил, что именно услышал человек под лестницей.
Дмитрий не пошёл домой. Он сел у входа в подвал. Закурил — впервые за пятнадцать лет. Медленно затягивался, словно вдыхал чужую тоску. Он думал не только о Викторе. Он думал о себе. О том, как с годами в каждом из нас появляется своя лестница вниз. Иногда она узкая, почти незаметная. Иногда — крутая и без перил.
И о том, как важно, чтобы в самый тёмный момент рядом был кто-то, кто спустится вслед. Не спасать. Просто быть рядом. Чтобы скрежет не звучал в пустоте.
Он потушил окурок. Вышел на улицу. Утро было хмурым, но в этой хмари уже таился свет. И Дмитрий Сергеевич понял: сегодня он нужен. Хотя бы кому-то. Хотя бы себе.
