«Как ты могла забыть о нас?!» — дочери не простили матери, что осмелилась жить для себя.
Меня зовут Вера Ивановна, и мне шестьдесят два года. Всю жизнь я отдавала себя другим — детям, семье, заботам о том, чтобы всем было хорошо. И лишь недавно я, наконец, позволила себе быть… собой. Однако, как оказалось, не все готовы принять, что их мать — не только хранительница очага, но и живая душа со своими чувствами, мечтами и правом на радость.
Всё началось, когда мне едва исполнилось двадцать. Я рано вышла замуж и родила двух дочерей — Катю и Олю. Поначалу жизнь казалась светлой и простой, но вскоре муж раскрыл своё истинное нутро. Через два года после рождения младшей он исчез — без слов, без писем, без гроша на ребятишек. Мы остались с девочками одни.
Трудилась я не покладая рук. Бывали дни, когда не было ни копейки, ни сил. Но жаловаться? Некуда. Надо было — значит, терпи. Девочки подрастали, а я не позволяла себе ни слабости, ни болезни. Разве что по ночам — в подушку.
Жили мы в деревне, в обветшалом доме с покосившимся забором. Когда дочки выросли, обе вышли замуж и уехали в город. Сперва — на съёмные углы. О своём жилье и не мечтали. А я осталась одна в опустевшем доме, с копеечной пенсией, которой едва хватало на таблетки.
Тут позвонила сестра — Зинаида. Мы с ней никогда не были близки. Она жила иначе — без мужа, без детей, с хорошей работой и умением радоваться малому. Я завидовала ей молча. А она вдруг позвала меня в город — у неё начались серьёзные хвори. Опора у неё была только я, потому согласилась. Перебралась к ней в квартиру и стала за ней ухаживать.
Сначала её жизнь меня ошеломила. Зина тратила деньги на себя — ходила в театры, покупала платья, не жалела средств на массажи. Даже больная не переставала ухаживать за собой. А однажды сказала прямо: «Если не хочешь помогать — найму сиделку. Но тогда квартира достанется не тебе». Сестра была резкой, но справедливой. Я обиделась, но осталась. Потому что кровь своя. Потому что совесть.
Через несколько месяцев Зинаиды не стало. По завещанию, квартира отошла мне. Впервые в жизни у меня появилось собственное жильё в городе, свобода и возможность дышать полной грудью. И впервые я поняла — не хочу назад. Не хочу в ту деревню, где всё пропитано болью, одиночеством и мозолями на руках. Хочу жить здесь. Для себя.
Дочери узнали о смерти тётки, лишь когда я уже обжилась в её квартире. На похороны не приехали — всё некогда: дети, работа, кредиты. А когда поняли, что я оставляю жильё себе, подняли бурю.
— Мама, ты обязана помочь! — кричала Катя. — У нас ипотека, мы с мужем в долгах как в шелках! Продала бы квартиру и поделила!
— А я третьего жду, — вздохнула Оля. — Живём в съёмной клетушке, могли бы хоть однушку купить!
Но я вдруг осознала — я НИЧЕМ не обязана. Я отдала этим девчонкам всю молодость, здоровье, ночи без сна, лучшие годы жизни. Разве этого мало? У них свои семьи, свои заботы. Я не брошу их в беде. Но почему я опять должна жертвовать собой? Почему никто не спросил: «Как ты, мама?»
Я ответила тихо, но твёрдо:
— Девочки, квартиру не продам. Здесь мой дом. Мне здесь хорошо. Я устала от вечного самоотречения. Хочу немного… просто пожить.
С тех пор они обиделись. Не звонят. Лишь по праздникам шлют холодное «С 8 Марта». Ни «мама», ни «как здоровье», ни «любим». Наверное, считают, что я их предала. Но разве я не заслужила хоть каплю счастья?
Порой вечерами я сижу у окна, пью чай с вареньем, смотрю на огни города и думаю: неужели так трудно понять — мать тоже человек? Не служанка, не кошелёк, не вечная тень чужой жизни. Я — женщина. И даже после шестидесяти имею право жить. Не для кого-то. Для себя.
А вы бы на моём месте поступили иначе?
