Разбитые мечты: Как я потерял сына ради призрачного счастья
Меня зовут Сергей. Вся моя жизнь — цепь ошибок, за которые теперь расплачивается мой сын, Иван. Когда-то я был молодым, полным надежд парнем, мечтавшим о крепкой семье и уютном доме. Но судьба распорядилась иначе. Остался один с ребёнком, а жажда личного счастья ослепила меня. «Мама, присмотри за ним немного, я должен устроить свою жизнь!» — говорил я, оставляя сына с матерью. Теперь, оглядываясь назад, сжимается сердце: из-за меня мальчик вырос без отца, а я так и не обрёл того, что искал.
Я вырос в деревне под Воронежем. Упорный, работящий, окончил школу с медалью, поступил в технический университет, а потом вернулся домой работать механиком в колхозе. Люди уважали меня, а я любил своё дело. Жизнь казалась ясной, как летнее небо. И вдруг — любовь. Её звали Наталья. Наши долгие прогулки у реки, её смех — я был уверен, что это навсегда. Однажды утром она сказала: «Сережа, я беременна». Сердце забилось от счастья. Я уже видел, как веду её под венец, как наш малыш бегает по двору. «Наташ, мы будем счастливы!» — радостно обнял я её.
Но её ответ разбил мне душу. «Не спеши радоваться, — прошептала она, отстраняясь. — Срок маленький… может, не надо?» Она не только не разделила моей радости, но и сказала, что не уверена, мой ли это ребёнок. Я шёл домой, будто пьяный. Мать встретила на крыльце: «Сынок, где пропадал? Чай остыл!» Я выдохнул: «Мама, Наташа беременна…» Она обняла меня: «Если она не хочет — не беда. Мы с тобой малыша поднимем».
Беременность Натальи стала для меня пыткой. Она исчезла, потом вернулась с каким-то парнем, а в деревне пошли пересуды. Когда живот стал виден, соседи качали головами. Я злился на неё, злился на себя. Когда родился сын, я не испытал радости. «Сережа, как назовём?» — спросила мать. «Да хоть Ванькой», — пробурчал я. Мама записала его Иваном, в честь деда. Я боялся брать его на руки, а его плач резал слух. Наталья уехала с тем парнем, даже не взглянув на сына.
Когда Ване исполнилось два года, я не выдержал. «Мама, я не могу так жить! С ребёнком нет ни работы, ни жизни. Пусть пока поживёт у тебя, а потом заберу», — умолял я. Мать согласилась, и я уехал в город, оставив сына. Я мечтал о семье, о тёплом доме. Но годы шли, а счастье уходило, как вода сквозь пальцы. Друзья обзавелись семьями, а мои отношения разбивались о быт. В тоске я купил себе кольцо с чернобыльником и пил по ночам, ругая свою судьбу.
Иван рос с бабушкой. Когда он пошёл в школу, я иногда брал его к себе, но быстро отвозил обратно. Я не умел быть отцом. В деревне начали строить новую дорогу, и я стал чаще выходить в люди, надеясь встретить ту единственную. Так появилась Ольга. Наш роман вспыхнул, как солома. Когда стройка закончилась, я собрал вещи. «Сережа, а Ваню-то заберёшь? Он уже в седьмом классе», — спросила мать. «Потом», — отмахнулся я, думая о свадьбе.
В городе я устроился мастером на завод. Ольга оказалась не такой, как я представлял. Любила выпить, таскала домой подруг, орала частушки до рассвета. «Ну и что, живут же люди», — утешал я себя. Свадьбы не было, но она дала мне кольцо. Я решился: «Оль, может, Ваню к нам заберём?» Она согласилась: «Пусть приезжает, я его чаем отпаивать буду!» Обрадовался, думал — заглажу вину.
Но всё пошло наперекосяк. Иван приехал, а у Ольги гости. «Заходи, малый, вот твоя кровать», — сказал я. Ольга тут же встряла: «Чё он как чучело? В шестнадцать лет парень должен быть бойцом!» Я отмолчался, сказал, что сын устал. Но они не сошлись. Ольга вечно его пилила, и я снял ему комнату. «Вань, поживи пока тут, я буду навещать», — просил я. Он кивнул молча.
Иван бросил ПТУ, женился, но жена сбежала через год. Бабушка умерла, потом дед. Он остался в их доме, женился на вдове с детьми, но она оказалась ветреной. Иван ушёл, стал работать на Севере, но и там не удержался. Теперь он один, и я знаю — это моя вина. Я бросил его ради призрака счастья, а он вырос без отца, без опоры. Мои слёзы не вернут прошлого. Как теперь жить с этим грузом? Неужели я навсегда потерял своего сына?
Вот и думаю теперь: счастье — не в поисках, а в том, что уже есть. Жаль, понял слишком поздно.