В тот вечер Надежда Васильевна поправляла свечи на столе, и их тёплый свет переливался в хрустальных рюмках, будто огоньки на ёлке. Стол ломился от угощений: закуски с сёмгой, фаршированный гусь, салат с зелёным луком и яйцами – всё по рецептам из кулинарной книги, которую она перечитывала целую неделю. Сегодня Николай, её жених, должен был познакомиться с её роднёй, и Надюша хотела, чтобы этот вечер стал началом их семейной жизни.
— Надень, а может, лучше было бы мясо запечь? — Николай зашёл в горницу, поправляя воротник рубахи. — У нас в семье на такие случаи всегда готовили жаркое. Как положено.
— Жаркое? — Надежда засмеялась, но пальцы её сжали край скатерти. — Коля, это не деревенские посиделки. Гусь — это по-барски. Мама оценит.
— Ну, раз ты так решила… — Он пожал плечами, но взгляд его скользнул по столу с явным сомнением.
Вдруг раздался стук в дверь, и Надя бросилась открывать. На пороге стояли её родители – Аграфена Степановна в нарядной кофте и Пётр Гаврилович в праздничном пиджаке, с бутылью медовухи.
— Надюш, а жених-то где? — Аграфена Степановна обняла дочь, голос её дрожал от волнения. — Мы аж два часа на телеге тряслись, только ради этого случая!
— Мам, пап, заходите, — Надя улыбнулась, чувствуя теплоту в груди. — Николай, иди сюда!
Тот вышел, улыбка его была напряжённой, но он крепко пожал руку Петру Гавриловичу и почтительно поцеловал Аграфене Степановне руку.
— Очень рад знакомству, — сказал он. — Надежда столько о вас рассказывала.
— Ох, да что там рассказывать, — махнула рукой мать. — Лишь бы вы друг другу подходили. Надя у нас девица с норовом, зато сердце чистое.
Щёки Надежды заалели. Всё шло как надо, пока новый стук в дверь не пронзил тишину, будто обухом по наковальне.
— Кто бы это? — Николай нахмурился. — Ты ж говорила, только родители.
— Не знаю, — растерялась Надя и пошла к двери.
На пороге стояла тётя Глафира, её своенравная родственница, в пёстрой шали и с авоськой, из которой торчал графинчик с рябиновой настойкой. Глаза её блестели, как у сороки, учуявшей блестяшку.
— Надюха, вот тебе сюрприз! — Глафира раскинула руки. — Как услышала, что ты жениха родителям показываешь, тут же на дрожки – и в путь! Пропустить такое? Ни за что!
— Тёть Глаш… — Надя замерла. — Мы тебя не ждали…
— Не ждали? — Глафира фыркнула, её голос заполнил сени. — Голубка, такие дела без тётки не решаются! Где же твой-то суженый? Давай-ка на него погляжу!
Сердце Нади сжалось. Тётя Глафира была семейной легендой: бывшая учительница словесности, она считала себя хранительницей «исконных правил» и никогда не стеснялась в выражениях.
Гостиная ожила, но не так, как мечтала Надежда. Тётя Глафира уселась во главе стола, её настойка стояла рядом с медовухой родителей, словно вызов. Николай, вместо того чтобы поддержать невесту, тут же втянулся в разговор с тётей, будто она была самой желанной гостьей.
— Николай, ну-ка поведай, чем промышляешь? — Глафира ткнула вилкой в закуску, но тут же отложила её. — Надюха, что это за диковина? Где обычные соленья да пироги? В нашем роду на такие вечера всегда ставили солянку!
— Тёть Глаш, это канапе, — Надя попыталась улыбнуться. — Сейчас так принято.
— Принято? — Тётя сморщила нос. — Мода – это для городских недотёп. Настоящая хозяйка знает, что мужчине подавай щи да кашу, а не эти… крошки.
Аграфена Степановна кашлянула, стараясь сгладить неловкость.
— Наденька старалась, Глаш. Всё очень нарядно. Правда, Пётр?
— Ага, — кивнул отец, но взгляд его приковался к гусю. — Только, Надь, может, подливку бы погуще?
Жар разлился по щекам Надежды. Николай, вместо того чтобы вмешаться, поддакивал тёте.
— Согласен, Глафира Ивановна. Моя матушка говаривала: крепкий бульон – залог крепкой семьи.
— Вот именно! — тётя хлопнула ладонью по столу. — Слышишь, Надя? Учись у Николки. Мужик знает, в чём счастье.
Надя сжала нож, пальцы её побелели. Она вспомнила, как полгода назад, после помолвки, они сидели в трактире, и он шептал: «Я всегда буду твоей опорой». Теперь же он улыбался тёте, словно пай-мальчик перед строгой нянюшкой.
— Николай, — Надежда посмотрела на него, — ты же сам одобрил меню. Помнишь?
— Ну, да, — он заёрзал на стуле. — Но, Надь, тётя права. Обычаи – дело важное.
— Обычаи! — Глафира подняла стопку с настойкой. — Вот за это и выпьем! Надюха, не серчай, но тебе ещё набираться уму-разуму.
Гости рассмеялись, и Надежда почувствовала, как стены смыкаются вокруг.
Когда подали главное блюдо, напряжение лишь возросло. Гусь дымился на блюде, наполняя горницу ароматом, но тётя Глафира тут же подняла шум.
— Гусь? — она подняла брови, будто увидела таракана в супе. — Надюха, ты сдурела? На такое дело надо бы поросёнка зажарить. В нашем роду всегда так водилось. Николай, ты ж не против нормальной еды?
— Конечно, Глафира Ивановна, — Николай улыбнулся, но глаза его бегали. — Поросёнок – это по-нашему.
— По-нашему? — голос Надежды задрожал. — Николай, ты три дня назад пробовал этого гуся и назвал его идеальным!
— Надь, не заводись, — он откашлялся, глядя на тётю. — Я просто согласился с Глафирой Ивановной. Она ведь мудрая.
— Мудрая! — подхватила тётя, сверкнув глазами. — Я, между прочим, сорок лет в браке прожила. Знаю, как семью дерНадежда сняла кольцо, положила его на стол и вышла в морозную ночь, где снег хрустел под ногами, будто шепча, что свобода иногда стоит дороже любви.
