**Дневник. Страница, которую я не хочу перечитывать.**
— Артём, не надо! — сквозь рыдания прорвался мамин голос. — Прости… Останься…
Но отец уже запихивал потрёпанный чемодан, не глядя на неё. Шагнул к двери.
Я встал в проходе между кухней и коридором, будто живая стена. Мне было тринадцать, и я свято верил: если просто не дам ему уйти — всё вернётся. Мы же были семьёй, да?
Мама с папой смеялись одними шутками, заканчивали фразы друг за друга. Отец пропадал на заводе, возвращался усталым, но в редкие вечера, когда собирались вместе, я чувствовал — мне повезло больше всех.
А потом — как снег на голову. Мамин роман с каким-то Димой из бухгалтерии. Крики, хлопанье дверей. И вот он стоит на пороге.
— Пап, не уходи… — вырвалось у меня шёпотом.
— Дорогу. — Голос чужака, будто милицейский протокол читает. Таким он говорил только по телефону, когда вызывали на работу.
— А я? — сжал я кулаки.
Он отстранил меня плечом. Как пустой стул. Раз — и дверь захлопнулась.
Мама рухнула на диван, лицо в ладонях. Я смотрел на неё и чувствовал, как внутри всё рассыпается в прах.
Через месяц ушёл и Дима. А мама осталась одна — с преданным псом, которого звали… ну, в общем, мной.
Я начал пропадать на улице, связался с компанией, от которой мама хваталась за голову. Мелкие кражи, сигареты, самогон. Однажды мы с Валеркой попытались обчистить какого-то нувориша. Охрана скрутила нас за пять минут. В отделении я дрожал от злости, а не от страха.
Когда в камеру вошёл отец, я сразу понял — он не простит. Взгляд как лёд.
— Выходи. — бросил он.
— Иди к чёрту, — прошипел я.
Он выволок меня в коридор, втолкнул в допросную и ударил. Раз. Два. Пощёчины гулко отдались в тишине.
— Сколько тебе, Серёга?
— Сам забыл? — я осклабился, вытирая кровь с губ.
— Потому что ты не мой! — взорвался он. — На Люду я женился, когда она уже ходила пузатая. Думал — справимся. А она… — матерное слово повисло в воздухе.
Я онемел.
— Кто тогда…?
Он швырнул мне платок, сам тяжко опустился на стул.
— Хрен его знает. Но по документам ты мой. И алименты плачу. Но если так продолжишь — откажусь. Будешь сидеть. Мне-то что?
— А Валерка?
— У того отец жив. Пусть выручает.
Я уставился в пол. Стыд накрыл с головой. Не за себя. За всех. За мать. За отца. За то, что сломалось… и за то, как я сам это добивал.
— Просто… больно. Всё рухнуло. Не знал, куда себя деть.
— Не оправдывайся. Либо берёшься за ум, либо летишь в колонию. Малолетка — это пекло, Серёга. Тебе туда нельзя.
— Ладно. Попробую.
Когда меня отпустили, он крикнул вдогонку:
— И мать не вини. В разводе всегда двое виноваты. Что я про неё ляпнул — забудь. Сгоряча.
— А вы…?
Он горько усмехнулся:
— Нет. Это уже не исправить.
Я ушёл. И ушёл от той тропы, что вела в никуда.
Бросить ту компанию было сложнее, чем казалось. Валерку вытащили, но он снова связался с гопотой. А я… нет. Я поставил цель. Простил мать. Учёба, репетиторы, бессонные ночи.
Подал документы в академию МВД. Мать орала:
— Это не жизнь! Посмотри на отца! Не жизнь!
А я смотрел. Помнил. Именно поэтому и шёл туда.
Когда я получил лейтенантские погоны, приехал к отцу без предупреждения.
Он всё ещё был начальником райотдела. Поседел. Глаза те же — холодные, но теперь с искрой.
— Здравия желаю. Лейтенант Волков.
Он замер.
— Серёга?..
Мы говорили часами. О жизни, службе, даже о хоккее. Он налил коньяку, но я отказался. Мне важно было просто сидеть рядом. Показать — я не сдался.
Когда я встал, он поднялся следом.
— Оставайся. Ко мне в отдел.
Я долго смотрел на него. Чужой. Родной.
— Не уйду. Уйти — всегда успею.
Теперь мы работаем вместе. Он — начальник. Я — подчинённый.
Но главное — он снова мой отец.
