Всё рухнуло в одно мгновение. Мой муж, Игорь, сбежал, прихватив все наши накопленные рубли, оставив меня с полугодовалой дочкой в съёмной хрущёвке на окраине Екатеринбурга. Я металась в отчаянии, не зная, как выжить. Но помощь пришла оттуда, откуда не ждала — от свекрови. Эта история о том, как предательство обернулось милосердием, а чужой человек стал роднее крови.

Когда Игорь исчез, я сидела среди разбросанных вещей с малышкой Аленкой на руках, гадая, чем платить за квартиру. В тот же вечер раздался звонок. Свекровь, Валентина Степановна, узнав о случившемся, примчалась на такси, хлопнув дверью подъезда так, что соседи выглянули.

— Собирай чемоданы, — бросила она, снимая пальто. — Едем ко мне. Не спорь.

Я стиснула зубы. Жить с этой ворчливой женщиной, с которой мы десять лет воевали из-за пирогов и воспитания Игоря? Но когда даже родная мать сказала: «Места нет, у Ольги трое детей», — Валентина Степановна оказалась единственной, кто протянул руку.

— Спасибо… — прошептала я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.

— Брось ерунду! — махнула она рукой, беря Аленку. — Ах ты, лапочка моя! Бабуля тебя в саночках катать будет, щёчки целовать. Видишь, какая умница — уже смеётся!

Я онемела. Та, что называла моего ребёнка «несчастным случаем», теперь нежно теребила его пухлые щёки. Переехав в её трёшку, я увидела, как она перетащила свои вещи в чулан, освободив для нас светлую комнату.

— Что уставилась? Ребёнку солнце нужно, — буркнула она, ставя на стол тарелку гречки с тефтелями. — Ешь, кормилица. Молоко у тебя от нервов пропадёт.

В холодильнике стояли ряды баночек с пюре «ФрутоНяня».

— Завтра на рынок сходим, — сказала она, заворачивая пелёнки. — Ты бери яблочки, я творожок принесу. Внучке витамины нужны.

Тогда я разревелась, как дура. Она молча обняла меня, пахну лаврушкой и дешёвыми духами «Красная Москва».

— Полно, соколик, — прошептала она. — Мой-то сволочь тоже сбежал, когда Игорю пелёнки сушила. Не дам внучке чужой вырасти. Перестань реветь — борщ остынет!

Через год, когда Аленка задувала первую свечку, в дверь постучали. Валентина Степановна пошла открывать.

— Мам, — услышала я голос Игоря. — Это Таня, моя… Ну, ты поняла. Пусти переночевать? На работе задержали зарплату…

Меня бросило в дрожь. Но свекровь хлопнула дверью так, что зазвенели стаканы в серванте.

— Пошёл вон, подлец! Дочку на помойку бросил, а теперь сюда приполз? Таня, слышишь? Беги, пока не родила ему сироту!

Я тогда впервые назвала её мамой. Мы прожили вместе семь лет, пока я не встретила Сережу. На свадьбе она сидела в новом синем платье, держа за руку Аленку в бантах. Сейчас, когда я жду второго, она вяжет пинетки и ворчит: «Опять в магазин одна пойду — невестка у меня непутевая!» Но в глазах у неё — та самая радость, что согревает наш дом лучше печки.